ЗАМЕТКИ ВОИНОВ июль--декабрь 1998 г.

Статья из New York Times,
5 июля 1998 г.

Карлосу Кастанеде, где бы вы ни находились

Когда я услышал, что в справке, выданной коронером Следователь, занимающийся расследованием случаев насильственной или внезапной смерти. -- Прим. перев.>, среди занятий Кастанеды значится "школьный учитель в Беверли-Хилс, это меня позабавило, но не удивило. Почему слухи о смерти Карлоса Кастанеды не могут быть такими же преувеличенными, как и его жизнь? О смерти Кастанеды сообщили неделю назад, через два месяца после того, как это произошло. Вероятно, эта новая информация должна была представить его как самого зачаровывающего и не прибегающего к оправданиям обманщика нашего столетия. Вот почему я никогда с уверенностью не мог сказать, был ли Карлос, которого я встретил в этот день пять лет назад, действительно им, или скорее это был не-Карлос.
Кастанеда согласился присутствовать на интервью для Paris Review. Редактор, Джордж Плимптон, сказал, что, насколько ему известно, эта беседа будет первой за два десятилетия официальной беседой с легендарным антропологом-магом-писателем. М-р Плимптон хотел знать, не приму ли я участие в беседе с культурным идолом, чья одержимость скрытностью превращает Сэлинджера и Пинкона в воинствующих экстравертов. Конечно! Мне было 14 лет, когда в 1968 году Кастанеда, неизвестный аспирант университета, выступил с книгой "Учение дона Хуана. Путь знания индейцев яки", первой из серии, описывающей его "ученичество" у мага, индейца-яки по имени дон Хуан Матус. Книги описывали сенсационные встречи со стофутовыми москитами, человеческими головами, превращающимися в ворон, автомобили, исчезающие средь бела дня, один и тот же лист, падающий четыре раза.
На первый взгляд заявления Кастанеды выглядели абсурдными. Именно поэтому они были эпистемологической зажигательной смесью для поколения, горящего желанием открывать новые реальности, новое сознание, -- поколения, страстно жаждущего глубоких впечатлений.
Когда влиятельные круги набросились на Кастанеду, это лишь доказало его невозмутимость. Попытки поверхностно объяснить его приключения действием пейота лишь сделали пейот еще более дразнящим. "Учение дона Хуана" дало моему поколению проблески того, против чего только-воскресно-утренняя религия, казалось, заставила сделать прививки, -- священного, скрытого и личного. Четверть века спустя литературный агент Кастанеды настаивал на основных правилах стиля Говарда Хьюгса (Howard Hughes) -- никаких фотографий или магнитофонных записей. (Достаточно просто -- нанимайте стенографиста.)
Интервью состоялось в комнате для конференций скромного офиса в Лос-Анджелесе. Человек, который представился мне как Карлос Кастанеда, был заразительно веселым. Его глаза были большими и ясными. Они могли быть серыми. Поскольку я там присутствовал по заданию литературного журнала, я жаждал, чтобы Кастанеда говорил о своем творческом процессе. Когда, как, где вы пишите и почему?
Он вежливо запротестовал, сказав, что дон Хуан учил его важности "стирания личной истории". "Чем больше вы отождествляете себя с представлениями людей о том, кто вы есть и как вы должны поступать, -- сказал он, -- тем больше вы ограничиваете свою свободу". (Совет Биллу Клинтону: если положение становится трудным, попытайся воспользоваться "конфиденциальностью мага".)
Все остальное время он пересказывал истории, которые сделали его (печально) знаменитым. Как он встретил неуловимого дона Хуана на автобусной остановке в Аризоне. Как старый индеец заставил его понять, что существует больше чем одна реальность и что такая вещь, как магия, -- это не иллюзия. Ничего нового; все это было в его книгах.
И я ничуть не удивился, когда Кастанеда с ничего не выражающим лицом стал настаивать, как он делал в течение трех десятилетий, что дон Хуан не был плодом его воображения. "Я -- антрополог", -- заявил он. Я не знал, смеяться или зевать -- или аплодировать. Как я ни старался, я не мог однозначно выразить своей реакции на поведение Кастанеды. С одной стороны, духовная сила его книг не требовала, чтобы дон Хуан был чем-то другим, кроме аллегории. Кроме того, проведенные мною перед интервью исследования дали убедительные доказательства того, что Кастанеда-аспирант открыто и очень подробно говорил о своих приключениях с доном Хуаном еще за шесть лет до опубликования "Учения". Если дон Хуан является полнейшей выдумкой, он так хорошо это сделал заранее, когда в этом не было никакой очевидной необходимости. Так что, что касается доверия, то оно нуждалось в некотором подкреплении.
Уже почти в конце интервью Кастанеда обронил, что его седого наставника больше нет. Под нажимом он подтвердил, что дон Хуан выбрал "сместить свою точку сборки с ее места фиксации в обычном человеческом мире". Учитель "сгорел изнутри".
Я понял это так, что старый простак сошел с выдохшейся сюжетной линии. Может быть, сообщение Кастанеды о кончине дона Хуана должно было удовлетворять стандартам Кеннета Старра на просочившуюся информацию для Newsweek. Но я не могу винить м-ра Плимптона за отказ опубликовать мое интервью, которое проливает так мало света на Кастанеду как на писателя. В конце концов эту статью купил журнал New Age. Мне заплатили достаточно, чтобы покрыть мои расходы -- самолет, аренду автомобиля, отель и обильное вознаграждение стенографисту.
На этом моя история заканчивается. Но не совсем. В тот день Кастанеда пообещал выслать мне свою книгу "Искусство сновидения", снабдив ее автографом. Книга так и не пришла. Когда я прочитал его некролог, я должен был согласиться с тем, что этого никогда не случится. Но что, если я неправ? В конце концов, Кастанеда утверждал, что никогда не был женат, хотя протоколы судебного заседания свидетельствуют, что был. Он называл по меньшей мере две различные даты и два места своего рождения. Он писал, что у него вырос клюв, он превратился в ворона и научился летать.
Сертификат о его смерти вопреки здравому смыслу называет его учителем бесплатной средней школы (public school teacher). Не мог ли этот самый опытный из обманщиков фальсифицировать свою кончину? Но, чтобы рассмотреть подобную возможность, нужно представить себе такую степень двуличности, которая выше моего понимания. Почти. Карлос, как ты считаешь, ты сможешь прислать мне эту книгу?